|
Конкурс "48
часов". |
|
или |
|
Тема конкурса |
|
Первая фраза всех
будущих рассказов должна быть следующей: "Чалый звездолет,
всхрапывая и тряся соплами, пятился от Гончих Псов." |
Александр Бачило
Корм
Чалый звездолет, всхрапывая и тряся соплами, пятился от Гончих Псов.
- Беда, барин! – крикнул возница, оборотившись с козел, – псы-то не иначе,
как помещика Перепетуева! Должно, и сами их благородие сейчас нагрянут!
- Что ж ты встал, дурак! – не на шутку перепугался я. – Поворачивай!
- Эх, залетныя! Боковыя – разворотныя! – возница засвистал, нахлестывая
двигатели мегавольтными разрядами.
Звездолет начал медленно
заворачивать оглобли. Псы растерянно остановились, высунув языки пламени
из тормозных движков.
- Жги! Жги! – подгонял я моего Степана по внутренней связи. – Уйдем –
получишь рубль на воздух, а нет, так не
обессудь – упеку в реакторный отсек на вечное поселение!
- Да уж куда вашей милости будет угодно! – Степан в отчаянии махнул
рукавицей. – Лишь бы не к Перепетуеву!
Вот шалун-барин, язви его…
- Молчи! Погоняй знай!
Степан со всей сноровкой, присущей русскому мужику, вручную произвел
разворот, на глазок прикинул новый курс и врубил форсаж.
Ну, на сей раз пронесло, подумал я, мелко крестясь.
Но в это самое мгновение пространство позади звездолета вдруг расселось на
две половины, и из образовавшейся дыры
вылетела целая кавалькада в лентах,
цветах и бубенчиках – четыре русские тройки,
и одна битая восьмерка. Впереди всех, на призовом рысаке по кличке
Студебеккер, в обнимку с двумя кустодиевскими барышнями летел сам Фома
Сильвестрович Перепетуев, отставной
маиор Галактической Империи, гренадер и пьяница. При его появлении эфир сейчас
же наполнился звуками верхних саратовских гармоник и цыганскими напевами.
- Эх, мать честная! – заголосил Степан, подстегивая дополнительные
мощности. – За что пропадаем?!
- Гони, Степан, - простонал я, - человечно тебя прошу, гони!
- Ага, гони! – свирепо отругивался возница. – У Студера мотор – втрое!
Сколько раз я вашей милости докладывал: правый пристяжной – подлец двигатель!
Не двигатель, а помеха! Доведись вот так, на рысях, уходить – он и подведет под
монастырь!
- Давай, старик, - уговаривал я, - после переговорим!
Степан вдруг заложил резкий поворот
и направил машину в сторону ближайшего поля астероидов.
- Куда, болван?! – всполошился я. – Скорость потеряем!
- У себя в кабинете командуй, Клим Евграфыч! А тут - я!
И то, подумалось мне. Степан дело знает. В Оскольники рвется. Там есть, где спрятаться.
До спасительного лабиринта из глыб гранита, мрамора, кирпича, щебенки и
прочего мусора, составляющего астероидное поле Оскольники, оставалось совсем
немного, всего пара парсеков. Но тут
навстречу нам из-за ближайшей железобетонной конструкции вырулил, сверкая
мигалками, патрульный крейсер ДПС, что расшифровывается ямщиками почему-то как
«Догоню – Звезды Схлопочешь».
Степан резко сбросил скорость до разрешенной световой, однако крейсер уже нацелился хищно на мой
чалый звездолетик и выбросил полосатый темпоральный барьер поперек
пространства.
- Тормозить, что ли? – обернулся Степан.
- Эх! Семь «же» – и все неглиже!
Гони через барьер!
- Помилуй, барин! – взмолился возница. – Он фазером пульнет!
- Авось, промажет!
Крейсер не промазал.
Когда дым рассеялся, он неторопливо подлетел ближе и передал по радио кодовую
фразу, буквальное значение которой кануло в глубине веков:
- Выйти из машины. Руки на компот, ноги
на холодец!
- Товарищ Страшный Сержант!… - заныл было Степан.
- Сопла подбери! – оборвал его командир крейсера.
Возница, вздыхая, натянул драный скафандришко и вышел в космос, чтобы
собрать разлетевшиеся по галактике
части двигателя. Я остался один на один со Страшным Сержантом.
- Нарушаемте? – добродушно спросил он, разворачивая мешок для денег. –
Поднакажем!
Нужно было как-то спасать положение.
- Ты че, командир?! – обратился я к нему на интерлингве. – С корабля ли ты
на бал, в натуре?! Посмотри сначала, с
кем я в колонне иду, потом шмаляй, ладыженский стрелок!
Я ткнул пальцем в ту часть вселенной, где уже на полнеба разрасталась
кавалькада перепетуевских кораблей.
- Ё- моё!… - произнес Сержант стандартную формулу прощания, прыгнул в свой
крейсер и был таков.
Я, к сожалению, последовать его примеру не мог. Значит, опять придется
водку пить…
- Ба! Ба! Ба! Кого я вижу! – закричал Перепетуев раньше, чем мог меня
узнать. – Какими судьбами?! – и, не выслушав ответа, расхохотался. – А я, брат,
со Звездных Войн! Поздравь – продулся в
пух! Купил у каких-то жидаев Звезду Смерти, а она, не поверишь, возьми и
взорвись! Ха-ха! Трахнуло на всю
губернию!… Да! – он вдруг ударил себя по лбу. – Что же это я? Позволь
представить тебе мою закадычную
компанию! Эй, вы! Теребень кабацкая!
Из подваливших звездолетов высыпал такой все смазливый народ, что в другой раз черт знает чего бы
ни дал, лишь бы избежать с ним знакомства.
Нечесаные бороды с блестками седины и капусты
приятно обрамляли эти сизые, примятые жизнью ряшки. Бледно-волосатые
пузики аккуратно свешивались у многих
через щель между трикотанами и майкой, как тесто, вылезающее из кадки. В
воздухе (а встреча происходила на астероиде, вокруг которого, по счастью,
оказался воздух) густо пахнуло настойками, наливками, коньячком, водочкой,
пивом и одеколоном. Не считая закуски, которой пахнуло тоже неслабо.
- Вот, рекомендую! – заорал Перепетуев, обращаясь к толпе, - мой лучший друг, мой друг бесценный,
заводила детских игр и разводила юношеских драк, Павел… как тебя?
- Клим Евграфович…
- Ах да, конечно! – Перепетуев снова жахнул себя по лбу. – Ну да вздор! А
вот знаешь ли ты, дражайший мой Глеб
Егорыч, кто перед тобой?
Он широко обвел рукой нетрезвую компанию. Та с готовностью осклабилась
щербатыми улыбками, видно любила слушать предстоящий дифирамб.
- Пред тобою, трепещи ничтожный, яко же и сам трепещу… - Фома
Сильвестрович вдохновенно простер обе руки, - цвет отечественной словесности!
Мастера шуршательной литературы! Лучшие и знаменитейшие нуль-шишиги!
Мастера послушно зарделись от смущения и тихо зашуршали меж собой.
- Весьма польщен, - сказал я, чтобы что-нибудь сказать. О нуль-шишигах я слышал впервые.
- Вот хорошо что ты нам попался! – все больше ликовал Перепетуев. – Мы тебя
с собой возьмем!
Я протестующе замотал головой.
- Извини, Фома Сильвестрович, не могу! Я человек не военный, мне столько
водки нельзя!
Перепетуев возмутился.
- При чем здесь военный – невоенный?! Это же - и с к у с с т в о… - с
обидой сказал он и, помолчав, добавил, - … водку пить. Ну да я не о том. Мы
тебя, чудака, читателем сделаем! Читать умеешь?
- Кое-как… - осторожно отозвался я,
- Гоголь там, Достоевский, Стру…
- Вздор, все вздор! – оборвал меня Фома Сильвестрович. – Теперь будешь
читать только шуршавчики с
продолжением! А то, понимаешь… - он
понизил голос и наклонился ко мне, - … у некоторых наших нуль-шишигов совсем
читателей нет…
Вот это попался, подумал я. Перепетуев сочувственно качал головой.
- А ты-то сам что же, Фома Сильвестрович? – спросил я его.
- Я – другое дело! Я, брат, не читатель. Я – фен.
- Для просушки, что ли? – у меня вырвалась невольная ухмылка.
Он с размаху хлопнул меня по спине.
- Молодец! Быстро схватываешь! Вот такой читатель нам и нужен, правда,
ребяты?… У ребят, понимаешь, воды многовато в
шуршавчиках, - пояснил он, - не шуршательная выходит литература, а
хлюпательная. Читатели ее не
заглатывают, а фены – ничего, справляются. Если, конечно, перед этим, как
следует, осушить. Эх, люблю я это дело! – он повернулся к своей команде и зычно
воззвал:
– Ну что, ребяты, осушим по одной?
- Осушим!!! – ответил дружный хор голосов.
- По звездолетам! – распорядился Перепетуев – Всем принять анабиоз, расползтись
по дырам и шуршать! Ну, Глеб Егорыч, - обратился он ко мне, - полезай и ты.
Места всем хватит. У меня вместо кают черные дыры приспособлены…
- А далеко ли вы теперь летите?
- Я их, голубчиков, кормить везу, - отечески улыбнулся Фома Сильвестрович.
– Им за шуршавчики денег-то с гулькин
хвост платят, да и те телеграфом высылают. А телеграф, сам знаешь, штука
медленная, сигналы распространяет со скоростью света. Вот они тысячелетиями и
ждут гонораров своих. Поэтому мы с феньём решили корма раздавать. Рос-корм,
Интерпресс-корм… сейчас вот на Волга-корм летим. Рыбалка там – закачаешься! Не
забыть на Дюну залететь, червей накопать…
Через минуту я сидел в ходовой рубке перепетуевского «Студебеккера» и
чокался с хозяином первой порцией анабиоза. Кустодиевские барышни, глупо
хохоча, нарезали закуску. В иллюминаторе однообразно проносились звезды. От
тихого гудения двигателей и шуршания за стеной начинало клонить ко сну.
- Э, нет, мил человек! – растолкал меня Фома Сильверстович. – Дрыхнуть я и
сам могу! А кто будет шуршавчики читать?! На-ка, вот, тебе первую подборочку, -
он вывалил на пульт передо мной охапку
разрозненных листков. – Называется «Рваная грелка». Ты только начни – тебя
потом за уши не оттянешь!
Я окинул взглядом весь
чудовищный объем «Грелки» и залпом
осушил полный стакан анабиоза. Сейчас же в голову ударил доплеровский эффект –
звезды в иллюминаторе окрасились в разнообразные веселенькие цвета. А
нуль-шишиги все шуршали в черных дырах, сетуя на падение скорости света…
март 2002г.